Мы выполнили план на 88,29% (4 856 025,11 руб.). Мы старались, но не достигли поставленной цели. Мы шли на риски. Мы публично поставили очень большую Цель, но не смогли.

Что я на это отвечу? Что я отвечу тем, кто скажет — это было не реально с самого начала? Что я отвечу тем, кто не верил?Мы хотя бы попытались.> - Говорите, я не подниму эту плевую машинку?

• Друг мой, не припомню, чтобы психопаты в дополнение к другим их замечательным достоинствам могли двигать горы.
• Так, говорите, не подниму? Ну ладно… Макмерфи спрыгивает со стола и стягивает с себя зеленую куртку; из-под майки высовываются наколки на мускулистых руках. — С кем поспорить на пятерку? Покуда не попробовал, никто не докажет мне, что я не могу. На пятерку… — Мистер Макмерфи, это такое же безрассудство, как ваше пари насчет сестры. — У кого есть лишние пять долларов? Кладите или дальше проходите… Они сразу же начинают писать расписки: он столько раз обыгрывал их в покер и в очко, что им не терпится поквитаться с ним, а тут дело верное. Не понимаю, что он затеял, — пускай он большой и здоровый, но чтобы взять этот пульт, нужны трое таких, как он, и Макмерфи сам это знает. С одного взгляда ясно: не то что от земли оторвать, он даже наклонить его не сможет. Но вот все острые написали долговые расписки, и он подходит к пульту, снимает с него Билли Биббита, плюет на широкие мозолистые ладони, шлепает одну о другую, поводит плечами.
• Ладно, отойдите в сторонку. Когда я напрягаюсь, я, бывает, трачу весь воздух по соседству, и взрослые мужики от удушья падают в обморок. Отойдите. Будет трескаться цемент, и полетит таль. Уберите детей и женщин в безопасное место. Отойдите… — Ведь может и поднять, ей-богу, — бормочет Чесвик. — Если языком, то пожалуй, — отвечает Фредриксон. — Но скорее приобретет отличную грыжу, — говорит Хардинг.
• Ладно, Макмерфи, не валяй дурака, человеку эту вещь не поднять.
• Отойдите, барышни, кислород мой расходуете. Макмерфи двигает ногами, чтобы принять стойку поудобнее, потом еще раз вытирает ладони о брюки и, наклонившись, берется за рычаги по бокам пульта. Тянет за них, а острые начинают улюлюкать и шутить над ним. Он отпускает рычаги, выпрямляется и снова переставляет ноги. — Сдаешься? — Фредриксон ухмыляется. — Только разминка. А вот сейчас будет всерьез… — Снова хватается за рычаги. И вдруг все перестают улюлюкать. Руки у него набухают, вены вздуваются под кожей. Он зажмурился и оскалил зубы. Голова у него откинута, сухожилия, как скрученные веревки, протянулись по напружиненной шее, через плечи и по рукам. Все тело дрожит от напряжения; он силится поднять то, чего поднять не может, и сам знает это, и все вокруг знают. И все же в ту секунду, когда мы слышим, как хрустит цемент под нашими ногами, у нас мелькает в голове: а ведь поднимет, чего доброго. Потом он с шумом выдувает воздух и без сил отваливается к стене. На рычагах осталась кровь, он сорвал себе ладони. С минуту он тяжело дышит, с закрытыми глазами прислонясь к стене. Ни звука, только его свистящее дыхание; все молчат. Он открывает глаза и смотрит на нас. Обводит взглядом одного за другим — даже меня, — потом вынимает из карманов все долговые расписки, которые собрал в последние дни за покером. Он наклоняется над столом и пробует их разобрать, но руки у него скрючены, как красные птичьи лапы, пальцы не слушаются. Тогда он бросает всю пачку на пол — а расписок там на сорок — пятьдесят долларов от каждого — и идет прочь из ванной комнаты. В дверях оборачивается к зрителям. — Но я хотя бы попытался, — говорит он. — Черт возьми, на это по крайней мере меня хватило, так или нет? И выходит, а запачканные бумажки валяются на полу — для тех, кто захочет в них разбираться.

• Говорите, я не подниму эту плевую машинку?
• Друг мой, не припомню, чтобы психопаты в дополнение к другим их замечательным достоинствам могли двигать горы.
• Так, говорите, не подниму? Ну ладно…

Макмерфи спрыгивает со стола и стягивает с себя зеленую куртку; из-под майки высовываются наколки на мускулистых руках.

 —  С  кем  поспорить  на  пятерку?  Покуда  не попробовал, никто не докажет мне, что я не могу. На пятерку…

 —  Мистер  Макмерфи,  это  такое  же  безрассудство,  как ваше пари насчет сестры.

 —  У   кого  есть   лишние  пять   долларов?  Кладите   или  дальше проходите… 

Они сразу же начинают писать расписки: он столько раз обыгрывал их в покер и в очко, что им не терпится поквитаться с ним, а тут дело верное. Не понимаю, что он затеял, — пускай он большой и здоровый, но чтобы взять этот пульт, нужны трое таких, как он, и Макмерфи сам это знает. С одного взгляда ясно: не то что от земли оторвать, он даже наклонить его не сможет. Но вот все острые написали долговые расписки, и он подходит к пульту, снимает с него Билли Биббита, плюет на широкие мозолистые ладони, шлепает одну о другую, поводит плечами.

• Ладно, отойдите в сторонку. Когда я напрягаюсь, я, бывает, трачу весь воздух по соседству, и взрослые мужики от удушья падают в обморок. Отойдите. Будет трескаться цемент, и полетит таль. Уберите детей и женщин в безопасное место. Отойдите…— Ведь может и поднять, ей-богу, — бормочет Чесвик.— Если языком, то пожалуй, — отвечает Фредриксон.— Но скорее приобретет отличную грыжу, — говорит Хардинг. 
• Ладно, Макмерфи, не валяй дурака, человеку эту вещь не поднять.
• Отойдите, барышни, кислород мой расходуете.Макмерфи двигает ногами, чтобы принять стойку поудобнее, потом еще раз вытирает ладони о брюки и, наклонившись, берется за рычаги по бокам пульта. Тянет за них, а острые начинают улюлюкать и шутить над ним. Он отпускает рычаги, выпрямляется и снова переставляет ноги. — Сдаешься? — Фредриксон ухмыляется.— Только разминка. А вот сейчас будет всерьез… — Снова хватается за рычаги.И вдруг все перестают улюлюкать. Руки у него набухают, вены вздуваются под кожей. Он зажмурился и оскалил зубы. Голова у него откинута, сухожилия, как скрученные веревки, протянулись по напружиненной шее, через плечи и по рукам. Все тело дрожит от напряжения; он силится поднять то, чего поднять не может, и сам знает это, и все вокруг знают.И все же в ту секунду, когда мы слышим, как хрустит цемент под нашими ногами, у нас мелькает в голове: а ведь поднимет, чего доброго. Потом он с шумом выдувает воздух и без сил отваливается к стене. На рычагах осталась кровь, он сорвал себе ладони. С минуту он тяжело дышит, с закрытыми глазами прислонясь к стене. Ни звука, только его свистящее дыхание; все молчат.Он открывает глаза и смотрит на нас. Обводит взглядом одного за другим — даже меня, — потом вынимает из карманов все долговые расписки, которые собрал в последние дни за покером. Он наклоняется над столом и пробует их разобрать, но руки у него скрючены, как красные птичьи лапы, пальцы не слушаются.Тогда он бросает всю пачку на пол — а расписок там на сорок — пятьдесят долларов от каждого — и идет прочь из ванной комнаты. В дверях оборачивается к зрителям.—Но я хотя бы попытался, — говорит он. — Черт возьми, на это по крайней мере меня хватило, так или нет?

И выходит, а запачканные бумажки валяются на полу — для тех, кто захочет в них разбираться.**Кен Кизи.Над кукушкиным гнездомP.S.**С Новым годом 2009 годом! Это будет новая жизнь ;)